 |  | 15.04.2018 | | «После Туркмении уже ничего не страшно»Максим Горюнов О приключениях белоруса в стране победившего мрамора Весной 2017 года в Туркмении был запущен Гарлыкский горно-обогатительный комбинат — первый в стране завод по производству калийных удобрений. Продукцию планировалось отправлять в Индию и Китай. Трудовая миграция из Белоруссии в Туркменистан до недавнего времени была упорядочена, шла по расписанию и с гарантированной оплатой труда — в отличие от хаотичной миграции в Россию из Узбекистана, Киргизии и Таджикистана. Весной 2017 года в Туркмении был запущен Гарлыкский горно-обогатительный комбинат — первый в стране завод по производству калийных удобрений. Продукцию планировалось отправлять в Индию и Китай. Строительство началось в 2010 году, финансирование взяли на себя государственный концерн «Туркменхимия» и туркменские банки. Проектированием и возведением объектов занимались специалисты из белорусских компаний, главным подрядчиком было ОАО «Белгорхимпром». Александр Лукашенко, президент Белоруссии, прилетал к туркменскому президенту Гурбангулы Бердымухамедову на открытие. «Фергана» нашла в Минске специалиста, работавшего в Гарлыке, неподалеку от границы с Афганистаном, и узнала, каково это — быть белорусским трудовым мигрантом в самой закрытой стране Центральной Азии. — Как ты попал в Гарлык? — Как молодой специалист. Я закончил архитектурный институт здесь, в Минске, и сразу устроился в проектный отдел «Белгорхимпрома». Когда началось строительство, меня пригласили. В нашем отделе приглашали всех молодых сотрудников. Говорили, что проект масштабный, самая крупная стройка с участием нашей страны; что практика хорошая, заработки и опыт на будущее. — На какое время приглашали? — Я ехал на месяц, но знал, что если понравлюсь, если мою работу сочтут удовлетворительной, мне могут сделать предложение остаться еще на месяц. — Ты рассчитывал остаться? — Зарплату обещали высокую. Выше, чем у меня в Минске. Но я опасался, что туркменский климат мне не подойдет и что начнутся проблемы со здоровьем. В Туркмении очень жарко. Я заранее решил, что здоровье для меня важнее, и если возникнут проблемы, я не буду рисковать. — Сколько заплатили? — У меня получилось около тысячи долларов. Может быть, чуть больше. — Это была обещанная сумма? — Да, как и обещали. — Как добирались до места работы? — На самолете. Пока была стройка, из Минска в Ашхабад несколько раз в неделю летал самолет. Я вместе с группой летел. Люди были разного ранга, разных подразделений, разных возрастов. Но все специалисты, и все в Гарлык. — А визу как получали? Мы интересовались у писательницы из Норвегии, Эрики Фатланд, и она жаловалась, что у нее с визой в Туркмению были проблемы. Ей с трудом удалось получить ее за считанные дни до вылета. — Никаких проблем не было. Нужно было дождаться официального приглашения. Без приглашения никак. Визу получили в аэропорту Ашхабада — и нас сразу повезли в город. — И какие первые впечатления от Ашхабада? — Мрамор. Кругом белый мрамор. Я специально оглядывался и искал, где его нет, но он был везде, на каждом здании. Выглядело очень пафосно и торжественно. Мрамора было так много, и солнце светило так ярко, что я купил солнцезащитные очки, чтобы не ослепнуть. Потом, когда вернулся в Минск, один раз надел и сразу снял. Оказалось, они такие темные, что в Минске в них ничего не видно. Они для Ашхабада хороши, где много солнца и мрамора, который его отражает. У нас такие не нужны. — А вообще как ощущения? — Из-за мрамора и золота казалось, что это очень дорогой город. Не как европейские города вроде Мюнхена или Франкфурта, а как-то по-восточному. Сказочный какой-то. Как в старом советском кино про Алладина. — А отель? — Очень пышный. Опять много мрамора, много позолоты, ковры всюду и портреты президента. Когда я зашел в номер, подумал, что попал в декорации какого-то фильма. — Про Алладина? — Да, про Алладина. Я подумал, что если ближайший месяц придется работать в таких условиях, то, пожалуй, задержусь. — Вы прилетели в Ашхабад, а потом как добирались? — На поезде. Мы еще в Ашхабаде гуляли ночью. Оставили вещи в отеле и пошли гулять. У нас в группе были те, кто не первый раз приехал. Они знали, куда идти. — И как тебе ночной Ашхабад? — Тихий и пустой. Людей почти нет, магазины закрыты, очень чисто, аккуратно, большие портреты туркменского президента на каждом углу, полиция регулярно туда-сюда ездит. — Похоже на ночной Минск, судя по описанию. — В Минске не так тихо, но да, что-то общее есть. — А ощущение безопасности? Ты не боялся ходить по ночному городу? — Нет, не боялся. И в голову не пришло, что у меня могут возникнуть проблемы. — Ты прилетел из Минска, вышел на улицу Ашхабада и..? — И не почувствовал особой разницы, если ты об этом. — Ашхабад — это Минск? — Только в белом мраморе, с коврами, с портретами их президента — и жарко. — А поезд? — В поезде я первый раз усомнился, что хочу задержаться здесь надолго. Двенадцать часов по пустыне, духота, песок. За окном одно и то же. Постоянно хотелось пить, и аппетит пропал. И нельзя курить. Я там выкурил самую дорогую сигарету в своей жизни. — Высокие цены? — Нет. В Туркмении запрещено курить на улице. Недавно этот закон ввели. Я знал, что нельзя курить, но думал, что это относится только к городу. Какой смысл запрещать курить в пустыне? Кого в пустыне может раздражать табачный дым? Когда мы отъехали от Ашхабада совсем далеко, и поезд остановился на какой-то глухой станции, я вышел на перрон и закурил. Вокруг пустыня, ни души, простор. Только я затянулся, откуда-то появились два местных полицейских. Подбежали, громко кричат, жестами показывают, чтобы паспорт им дал. На их крики из вагона вышел парень. Он сразу понял, что происходит, и сказал, чтобы я ни в коем случае не отдавал им паспорт. — Почему? — Заберут и будут требовать большую взятку, чтобы вернуть документ. Они так до нитки раздеть могут. — А дальше? — Он к ним подошел, что-то сказал, они вместе зашли в вагон, закрылись в купе, посидели минут десять. Потом парень позвал меня и сказал, что нужно дать им сорок евро, и они уйдут. Я дал, они сразу испарились. Вообще, сорок евро — это дорого. Я узнавал потом, двадцать евро — такса, заплатил и свободен. Но этих двое было. Поэтому, наверно, в два раза дороже обычного. — Еще приключения были? — Были. Купили на следующей станции местной водки. Одну бутылку. Достали наше сало, нарезали, лук почистили. Выпили бутылку, а эффекта никакого. На другой станции купили сразу три бутылки, и опять ничего. Не знаю, что у них там с водкой, как ее разбавляют, но напиться не получилось. — На месторождении как было? — Там была работа. Очень много работы. В две смены, по десять-двенадцать часов в день, и перманентный аврал. Жили в вагончиках в специальном огороженном городке с охраной. — Вагончики мраморные и с коврами? — Нет, обошлось без мрамора. Стандартные металлические вагончики. Без ковров, зато с китайскими кондиционером и водопроводом. Вполне комфортные. — А с водкой как? — Жесточайший сухой закон. Ни-ни. Если очень хочется, надо идти в кафе за три километра от городка. Там туркменское пиво и водка, от которой ничего не происходит. — Как вас кормили? — Обычная рабочая еда, как в любой белорусской столовой. Я готовился к экзотике, а там все было обычное. Каши, супы, салаты. Были, правда, плов, баранина, манты, но как у нас в Минске. — А повара кто? — Местные, что и удивило. Я думал, если местные повара, значит, будет что-то особенное, а у них советская еда, как в Беларуси на предприятиях. Вкус такой же. И повара были молодые, я заметил. До тридцати. То есть они не в СССР так готовить научились. Видимо, советское меню у них из поколения в поколение передается. — Вы работали всю неделю, а что с отдыхом? — Всю рабочую неделю нельзя было выходить за ворота городка. Чтобы выйти, нужно было получить разрешение у начальства. Раз в неделю тебе давали документ, по которому ты мог пройти КПП. — И куда ходили? — Там особо некуда идти. Было кафе с водкой и пивом, о котором уже я сказал, но до него долго добираться. Рядом был маленький рынок с фруктами и овощами. Можно было купить одежду, лепешки, тюбетейки, мелочь всякую. Было несколько проституток из местных, они приставали, но ненавязчиво. — Как выглядели? — Особо не разглядывал. Обычные, как и везде. Плохая косметика, яркая одежда. Подойдет к тебе на рынке, спросит: ты меня хочешь? Скажешь «нет», и она уйдет в сторону. Они по-русски плохо понимали. И почти ничего не стоили. За час просили примерно пятьдесят туркменских манат. Это примерно как пачка сигарет в государственном магазине и как пять самых простых тюбетеек в Ашхабаде. По ним было видно, что они этим занимаются от великой бедности, и это угнетало. — Выходной день был скучным? — В общем, да. Знакомые, которые ездили в Узбекистан продлевать визу, говорили, что там можно выпить нормального пива и свободно выкурить пачку сигарет, не оглядываясь по сторонам. Мне визу продлевать не надо было, я в Узбекистан не поехал. Вообще, мы так тяжело работали, что у меня просто не было никакого желания куда-то ехать. Жара, климат, стресс постоянный. Мне везло, я каждую неделю выходил, но много не гулял. Только чтобы голову проветрить и нервы успокоить. — А были те, кто не получал пропуск? — Были. По разным причинам не получали, но в основном, из-за работы. Вдруг случился аврал, нужно срочно что-то делать, и выходной сгорал. — Ты упомянул про пиво, что с ним не так? — Туркменское пиво. Оно никакое. До сих пор помню его кислый вкус. Узбекское гораздо лучше. Мне сухофрукты их понравились. С сухофруктами в Туркменистане все хорошо. — Охрана в городке была туркменская? — И туркменская, и наша. Разницы между ними я не увидел. — Тебе предложили остаться? — Да, но я отказался. — Почему? — Работа была авральная, сплошной стресс, и климат оказался совсем не для меня. Я подумал и понял, что еще месяц с таким графиком — и мне потребуется лечение. Но были знакомые, которые по полгода отработали, и, вернувшись домой, тут же ехали в Берлин за машиной. — Как ты оцениваешь свой туркменский опыт? — Как будто в армию сходил, если честно. Много работы, много стресса, вдали от дома, климат другой. Я для себя решил, что это была моя армия, и мне теперь ничего не страшно. — Что-нибудь осталось на память? Привычки какие-нибудь? — Растворимый кофе. В Минске я пил только натуральный, покупал в кофейне зерно, молол, заваривал. В Гарлыке кофе был только растворимый, натуральный нельзя было достать. Я проектировщик, кофе нужен мне для работы, я без него не могу. Чашка утром, потом в обед, потом чтобы взбодриться, потом еще. За месяц растворимый так надоел, что я видеть его не мог. Теперь, когда вижу или чувствую запах, сразу вспоминаю Туркмению. У меня дома есть банка растворимого кофе. Для воспоминаний. — Хорошие воспоминания? — В общем, да. Интересный опыт был. Сам бы я в Туркмению не поехал. Даже в голову не пришло бы. Международное информационное агентство «Фергана» |